На прежней Побединке

Е. Б. Чесноков. Почетный шахтер, пенсионер.

БОЛЕЕ 40 лет проработал я на Скопинских шахтах. Хорошо помню старый Побединский рудник, где до революции хозяйничал бельгийский капиталист Ганкар. В те годы отец мой, Борис Васильевич, жил в Побединке и работал на руднике. Когда мне исполнилось 16 лет, пришлось вместе с ним спуститься в шахту. Жили мы тогда в полуразвалившейся избенке, в семье было десять человек. Трудно было отцу прокормить нас. Вот он и взял меня на рудник. Бывало, отработаем в шахте 12 часов, а после снова гнем спину на нищенском клочке земли, чтобы как-нибудь свести концы с концами. Условия труда на руднике были тяжелые, все делали вручную, о машинах и помину не было. Весь наш инструмент состоял из лома и кайла. Забои освещались плохо, в выработках постоянно царил могильный мрак. Примитивная лампочка, которую шахтеры иронически называли «бог помощь», представляла собой плошку, заполненную обычно нефтью и снабженную фитилем. Плошка страшно коптила, в забое стоял невыносимый чад. Для проветривания забоев использовались скважины. На поверхности над ними ставили трубы с железными колпаками. В зависимости от направления ветра они повертывались так, чтобы в них поступал свежий воздух. Нечего и говорить, что при таких условиях труд шахтера был малопроизводителен. Проработав 10—15 лет на шахте, мы, здоровые от природы люди, выходили из строя, становились инвалидами на всю жизнь. Лишения и тяготы ожидали шахтеров на каждом шагу. День проходил в мрачном подземелье, в короткие часы отдыха жизнь тоже не баловала. Бывало, придешь домой, а отдохнуть негде. Отцовская избенка топилась по-черному. Вся семья — постоянно в дыму да в угаре. Шахтеры из дальних деревень ютились в небольших грязных землянках, где было еще хуже, чем в нашей избе. Меня на рудник устроил отец, который тогда работал забойщиком. Без знакомства и связи поступить туда было невозможно. Работали артелью по шесть человек. И если кому, бывало, посчастливится поступить в артель, он обязан был за это щедро вознаградить артельщиков, а при получении заработка угостить их водкой в рудничном кабаке. Полгода я работал дверником. В мою обязанность входило вручную регулировать подачу свежего воздуха в забой. Потом стал вагонщиком, затем забойщиком. Жена моя, Анна Владимировна, тоже с детства работала на руднике. Она шуровала уголь, вручную просеивала его на примитивной сортировке и грузила в вагоны. Работала с 6 часов утра до 6 часов вечера, а зарабатывала гроши. 30—40 копеек в день считалось хорошим заработком. Мало получали и мы, забойщики, хотя наша профессия и считалась высокооплачиваемой. Дневной заработок забойщика не превышал рубля. В довершение ко всему нас штрафовали по всякому поводу. Неплотно насыпал уголь в вагонетку — плати, замешкался — плати, да всего и не припомнишь. Лишь в пасхальные дни шахтовладелец Ганкар проявлял «милость», удостаивал своей снисходительностью углекопов. Когда группа углекопов приходила к его дому, он выходил на крыльцо и высокомерно бросал им в шапку жалкие гроши на выпивку. В таком унизительном, холопском положении находились бесправные углекопы до Октябрьской революции. Иначе зажили мы при Советской власти. Благодаря отеческой заботе Коммунистической партии и Советского правительства неузнаваемо изменилась и наша Побединка. Вокруг когда-то небольшого поселка с полуразвалившимися избенками выросли механизированные по последнему слову техники шахты с благоустроенными поселками. На шахты с каждым годом приходит все больше и больше молодых специалистов из горнопромышленных школ, училищ, техникумов и институтов. Шахтеры в нашей стране пользуются всенародным почетом и уважением, они награждаются орденами и медалями, их материально поощряют, им ежегодно выплачивают единовременные денежные вознаграждения. После Октябрьской революции по-человечески зажила и моя семья. За годы Советской власти я узнал радость созидательного труда, изучил новую горную технику. Я зарабатывал по две с половиной—три тысячи рублей в месяц. В конце каждого года мне выплачивали единовременное денежное вознаграждение по три тысячи рублей. В 1954 году я ушел с шахты на пенсию. Трудно было расставаться с шахтой, где все стало таким близким и родным. Но я уже старик. По Советской Конституции трудящимся нашей страны предоставляется право на материальное обеспечение в старости. И теперь мне ежемесячно платят за долголетнюю и безупречную работу 900 рублей пенсии. В нашей квартире несколько комнат. Когда-то в этом доме жил бельгийский капиталист Ганкар, а теперь живет семья почетного шахтера. Правительство наградило меня орденом Трудового Красного Знамени и медалью. Все мои дети вышли в люди. Сын Петр работает на машиностроительном заводе мастером цеха, дочь Мария вышла замуж за инженера, дочь Екатерина живет на поселке вместе с мужем — горным мастером, дочь Анастасия — медицинская сестра. Внуки растут здоровыми, учатся. Сердечное спасибо нашей родной Коммунистической партии и Советскому правительству за заботу о нас, советских шахтерах.